сжатые кулаки. дрожащий голос. так сложно остановится, когда уже начал плакать. помню, как сам пытался, сидя на кухне. тогда горло и сердце грел наваристый бульон. горело лицо. казалось, что даже ледяная вода, стекающая по носу и подбородку, не смогла бы остудить нахлынувших чувств. они просто должны выйти. сейчас. еле заметно сглотнул. на самом деле, чуть не проронил «можешь поплакать». но кто я такой, чтобы разрешать или запрещать? да и только больше спугнул бы. отвернувшись, почесал смущенно подбородок пальцем. потянулся к подвешенной миниатюрной полочке, куда складывал обрезанные пачки с чаем: так проще брать пакетики. черника и мята. от холодильника веет ласковой прохладой. щелкает на пальцах. баночка. раздутая, маленькая. крышка чпокает не с первого раза.
ты извиняешься, а я окунаю в заваренный чай ложечку с малиновым вареньем. в торговом центре, расположенном за парком, в магазинчике с эко продуктами продается. дорогое, зато очень вкусное. сладкое, но не приторное. этикетка на банке гласила, что без добавления сахара и красителей. насколько ей можно верить, я не знаю. но сам еще не отравился, значит, есть можно. размешал. подлил еще немного кипятка. обернулся. шаг. чашку поставил прямо перед тобой. теплый белесый пар заструился вверх, к потолку.
ты сморщилась, отпив. я невольно скривился, будто тоже успел обжечь язык. но так и не извинился и ничего не сказал. а потом... потом просто не смог. я никогда не был общительным. все новые знакомства даются мне с трудом. я проучился с некоторыми ребятами не один год, но когда они легко ко мне обращаются, все еще еле заметно дергаюсь и гоняю в голове тысячу и один ответ, лихорадочно выискивая правильный, прекрасно понимая, что в общении нет верных и неверных ответов. легко предположить, что перед плачущей девушкой я растерялся. перебирал пальцами. приподнимался с места, но не знал, что сказать и что сделать. а потому напоминал испуганного мима. но кое-как справился с эмоциями и заставил себя сесть на стул и просто спокойно выслушать.
тушь растеклась. темные разводы под глазами. слезы, падающие с подбородка. щемит сердце. беспомощный и бесполезный. упираюсь пятками в рейку длинного стула, локти убрал со стола, больше походящего на барную стойку. за окном стремительно темнело. свет ламп оттого казался более отчетливым и желтым.
— мы... точнее... буду говорить за себя... я просто тоже не знаю, как с тобой... эээ... общаться, — запинался на каждом слове. лохматил волосы — немного нервно. — и тут даже не в тебе дело. я не особо... мне, в общем, это трудно дается, — заводил руками, отчаянно подыскивая слова. шумно выдохнул, осел, опустившись ближе к столу. — ну и... тут привыкли... терпеть. это так называется? и что перечить нельзя, даже если человек не прав. мы привыкли, — общество сложное. отчасти мне спокойнее одному, поэтому я и сам редко иду навстречу. боюсь, что однажды снова стану изгоем. уж лучше самому отстранится, держась близко с единицами в роде йеина, с которым спокойно и просто. но иногда... очень хочется быть другим. дружелюбным, открытым. вот, например, сейчас.
держу себя, одергивая. не встревай. дослушай, потом — говори. проводишь рукавом глазам. на форменной блузке остается пятно тонального крема. отозвавшись на кличку, щенок насторожился. поднялся, сам потянулся. приподнял висячие уши. завилял хвостом, попадая мне по ногам. животные успокаивают. я понадеялся на коко. а этот прохвост уже успел пролезть меж ног наглой мордахой. сверлит умилительным взглядом, наклонил морду так, что казалось, прилет на твою ногу. симпотяга, что тут скажешь.
— а? — на такое спрашивают разрешения? дети в парке уже успели его погладить, спросив разрешение уже после того, как потянули ладошки к мягким ушам. — да, конечно. он только рад будет. — наклонился вперед, напирая на край стола, чтобы было лучше видно. мило. то как не смело ты тянешь ладонь, проходишься ласково по мягкой шерсти. подшёрсток к него только начал появляться, так что кое-где еще она наощупь больше походила на пух, например на груди и под ушами, а вот спина уже начала грубеть. невольно улыбаюсь. вернулся на место. кожаная сиделка с шумом промялась.
— но, знаешь, очень круто, что у тебя есть права! таким редко кто может похвастать. а в дорамах, — смешок, — действительно многое брехня. эм, — сползаю со стула, переводя взгляд на настенные часы, которые вот-вот показали девять. поздно уже. вот дурак... — у тебя никого дома не оказалось? когда кто-нибудь вернется знаешь? — и тут же остыл, замялся. — ну... я видел, что ты оставила вещи. хотел взять, но не был уверен, что найду тебя. и учитель не разрешил. ты, наверное, голодная, — пробурчал, открывая холодильник и пробегая глазами по полочкам. когда он с характерным звуком закрылся, подошел к плите. открыл крышку, вспоминая, что сам ел и проверяя, что осталось. но вот только... — знаешь... магазинный рамен тоже бывает вкусным, — кривлюсь, потому что... вкус вкусом, а не принято гостей полуфабрикатами кормить. но на готовку нужны время и продукты. — не против попробовать? и... ванна там, — показал рукой. — можешь умыться. ты... эм... даже с потекшей тушью милая, но тебе самой легче станет, — стыдно признаваться, но в косметике я тоже кое-что понимаю и пользуюсь периодически. меньше, конечно, но таки... кожа от неё ощутимо устает. смущенно и неловко. комплимент звучит крайне криво, но я не врал. странно. но черные разводы на лице не отпугивали, скорее подогревали желание накормить, напоить, укрыть. йеин как-то говорил, что у меня комплекс мамочки. может, то было не совсем шутка?
скрипнула дверца. а коко, предатель, увился за тобой, путаясь под ногами и следуя хвостиком. порой мне кажется, что он гостей любит больше меня, хозяина. вздохнул, вернулся к кухонным шкафчикам. приоткрыл дверцу и присел на корточки. чуть расставив пакеты молока и упаковки с крупами и макаронами, пробрался к пачкам рамена быстрого приготовления. достал, закрыл дверь ногой, пошатнувшись и чудом устояв. облегченно выдохнув на этот раз, поставил на стол, со своей и твоей стороны. в чайник налил воды из фильтра и поставил снова греться. уютное бурление растеклось по квартире-студии.
проводишь рукавом по подбородку, стирая последние капли холодной воды. улыбаюсь.
мне почему-то вспоминается отец. он катал на плечах, носился в разные стороны, шутливо пытаясь скинуть, когда я обижался или злился. когда мне было страшно, одиноко и больно, отчим обнимал и... протягиваю руку, касаюсь кончиками пальцев редкой челки. чуть смелее, пропускаю волосы сквозь пальцы. некоторые прядки чуть влажные, челка мокрая. холодит ладонь. ерошу. и зажато улыбаюсь, возвращаясь на место и отнимая ладонь. ты спросила у меня, можно ли погладить коко, а я не спросил. прости. хотел бы я извиниться...
щелкает чайник.
— теперь можно и покушать, — спешно спрыгиваю. резкие и дерганные движение сдают со всеми потрахами. — открывай пачку, — они в форме тарелки, надо лишь снять пленку из фальги. — мемы можешь мне показывать или присылать, правда, и с юмором у меня тоже туговато, так что не обижайся, если буду не слишком лучше тех идиотов, — подхватываю чайник за ручку, подношу аккуратно к столу. — руки убери, пожалуйста, а то мало ли... — осторожно заливаю две пластиковые миски и возвращаю. у чайника вновь загорается синяя подсветка. присоединяюсь, забравшись на стул. — вилку или палочки? ну-ка ну-ка, ваш выбор, леди? — разрываю маленький пакетик. потряхиваю его над миской, но недолго и несильно. запах специй защекотал нос. — со специями осторожно, они реаааально острые. правда. я в первый раз чуть не расплакался, когда все высыпал, — разломал палочки, что привычно легли на ладони. — теперь помешаем. не сильно отличается от обычной лапши быстрого приготовления, да? — смешок. — я провожу тебя до дома. ты... не против? а то поздно уже...